себя эту обязанность, отдавал приказы. Во все стороны были направлены пешие и верховые гонцы, чтобы той же ночью во что бы то ни стало привести в Парада-да-Санту деревенских старост. Нужно было согласовать действия крестьян против правительства. Гонцами были смелые расторопные парни, они очень осторожно, без лишней болтливости, чтобы не отпугнуть трусов, выполнили задание.
От них-то Мануэл до Розарио, которого все прочили в старосты Азеньи, и узнал обо всем. У него, хорошего кузнеца, всегда хватало работы и на дому и на рынке. Он жег в горах уголь, с которым всегда было трудно, когда увидел двух парней, возникших перед ним из кустов. Только дым от костра, столбом поднимавшийся в ясное небо, мог привести их в эту глушь. В голове Мануэла замелькали догадки. Кто это? Заблудившиеся путники, или гонцы, прибывшие с каким-то известием, или бандиты?
— Мы от сеньора Жоао Ребордао из Парада-да-Санты, — поздоровавшись, сказал один из парней. — Мой хозяин просил вас прийти туда…
— У кума какие-нибудь новости?
— Насколько я знаю, нет.
— А вы-то хоть с делом пришли?
— Конечно.
Мануэл до Розарио задумался, вытянув руки над круглой, как бочка, ямой, освещенной раскаленными углями. Он мучительно думал, что же все-таки заставило их прийти.
— И вы не знаете зачем?
— Сами спро́сите, — ответил тот, которому, судя по всему, было поручено вести переговоры. Он развел руками, как бы говоря, что ему действительно ничего не известно.
Рядом с Мануэлом стояли его подручный Кальандро и дети — очень стройная с широкими бедрами дочь Сеу и сын Серафим, совсем юный, с пушком на щеках. Они, как и сам Мануэл, замерли, полные любопытства. Кузнец спохватился.
— Идите отсюда! Что вы, людей никогда не видели!
Когда они ушли, кузнец, нагнувшись, стал раздувать огонь, который уже угасал. Потом, отвернувшись от вспыхнувшего пламени, улыбнулся и прошептал:
— Что-то случилось… Из-за пустяка кум не стал бы меня звать…
Парни даже глазом не моргнули.
— Ну, друзья, — решительно сказал он. — Завтра, если ничто не помешает, я буду там.
— Сеньор Жоао Ребордао просил вас прийти сегодня.
— Сегодня? Сейчас уже часа два или что-нибудь около этого, а дни теперь короткие…
— Мы составим вам компанию, — сказал тот, который все время молчал. — Волки вас не съедят…
— Наверно, чья-нибудь кровь пролилась?
— Нам приказано только передать вам, чтобы вы пришли, даже если вы будете на краю света…
— Но ведь уже скоро вечер, друзья мои! Когда же мы придем? И кто за углем присмотрит? Мои дети и подручный годятся только есть.
— Мы дали слово, что приведем вас… Без вас мы и к воротам сеньора Ребордао не подойдем, — нетерпеливо откликнулся один из парней, показав острые, хищные зубы.
— Что поделаешь, — весело сказал кузнец. — Надо, так надо, пошли… — Он накинул куртку и, бросив последний взгляд на пылающий костер, сказал, обращаясь к Кальандро: — К вечеру потушишь, нужно еще отдушину прокопать… И земли маловато…
Потом он пошел к себе в деревню умыться и надеть костюм, в котором обычно ходил в церковь. Неприлично отцу будущего доктора — один из его сыновей учился в Коимбре — идти в чужую деревню в заплатанной и засаленной рабочей одежде.
По дороге Мануэл до Розарио, для которого все это было полной неожиданностью, и не представлявший, что речь может идти о каких-то важных вещах, снова попытался что-нибудь выудить у молчаливых гонцов. Сначала он действовал осторожно, потом более смело и наконец решительно предложил:
— Закурим, друзья. И дорога короче будет…
— Спасибо, я никогда этим не балуюсь, — ответил парень постарше, отказываясь от сигареты, которую предложил ему Розарио.
Так и не сумел кузнец выпытать у них хоть что-нибудь. Только у самой Парада-да-Санты, увидев своих приятелей и знакомых из Аркабузаиш-да-Фе, Коргу-даш-Лонтраша, Урру-ду-Анжу и Понте-ду-Жунку, он понял, в чем дело. Когда они вошли в деревню, к ним присоединились крестьяне из других деревень; можно было сказать, что по улице лился целый поток людей.
Было уже поздно, и пришедших приглашали чуть ли не в каждый дом. Все поужинали, выпили, и, прежде чем разойтись по своим деревням, на террасе у Ребордао собрались главные договориться о том, как действовать.
Ранним утром, когда на плато въехали оба отряда Лесной службы на обычных и гусеничных тракторах, с плугами, привезенными из долины Таворы, и сотней рабочих, нанятых в далеких, голодавших от неурожая деревнях, на холмах уже было полно народу. В северном секторе, куда входили деревни Валадим-даш-Кабраш, Алмофаса, Азенья, Парада-да-Санта, Реболиде, распоряжался главный инженер Штрейт да Фонсека. Этот высокий человек с тонкими губами и худыми руками, с коротко постриженными светлыми волосами, торчащими ушами и маленькими глазками на студенистом восковом лице внушал деревенским страх. Своими грубыми, словно вырубленными стамеской, заостренными чертами он напоминал лубочные изображения святых.
В южном и юго-западном секторах, куда входили Аркабузаиш-да-Фе, Урру-ду-Анжу, Понте-ду-Жунку, Фаваиш-Кеймадуш, Коргу-даш-Лонтраш, распоряжался Сесар Фонталва. Разместившись с бумагами и топографическими картами в джипе, он с любезной улыбкой встречал всех, кто приходил. Когда вся эта армия, ее адская техника, никем не виданные доселе машины, автомобили, груженные инструментами, с шумом и треском поднимались из Алмофасы в горы по дороге, где раньше гоняли скот, люди, еще остававшиеся в домах, тоже высыпали наружу. Все это очень напоминало потревоженный улей.
— Пришли у нас землю отнять, проклятые?
— У, будьте вы прокляты!
— А где теперь мы будем пасти наших овец?
— В набат бейте, в набат! Пошли на них!
И действительно, в Алмофасе ударили в колокола. Это послужило сигналом для других, и вот уже десять, двадцать колоколов зазвонили изо всех сил. Старики, женщины, дети, едва хлебнув пару ложек супа и сунув в карман краюху кукурузного хлеба с куском сыра или колбасы, пошли в горы, чтобы не отстать от мужчин. Был серый осенний день, и в его тусклом свете все вокруг казалось плоским.
Инженерам в джипах, видимо, донесли о продвижении нескольких колонн, которые шли наперерез, то взбираясь на холмы, то спускаясь в низины. И вот они показались: сумбурные, напоминающие дикую орду. Мелькали разноцветные платья женщин, стремглав пробегали мальчишки, порывы ветра доносили громкие голоса, и отдельные слова уже можно было отчетливо расслышать. Шло шесть, нет десять колонн, не считая тех, которых не было видно за холмами. Но вот группа, пожалуй наиболее многочисленная, вдруг резко остановилась на некотором расстоянии от тракторов. Затем от этой группы отделились люди, наверно парламентеры. Штрейт, как человек искушенный, отдал приказ начать работы. Двинулись машины и упряжки быков. Желая выяснить, чего хотят крестьяне, он послал сыновей Гниды на переговоры.
— Что вам надо? — крикнул Бруно. —
